— Елки-палки, Мэри, как я рад, что все кончилось, — воскликнул Арчи, отодвигая от себя пустую тарелку. — Ты хорошо придумала, что заказала прислать сюда китайскую еду, молодец.
— Я подумала, что тебе понравится, — она с наслаждением шевелила пальцами ног. — Как в колодках. Целый день умирала, хотела снять туфли. Думала, что миссис Хичам Шварц так и не найдет свой паспорт и опоздает на самолет. Передо мной уже маячила ужасная перспектива возиться с ней в выходные.
Арчи усмехнулся. Туфли его образцовой секретарши валялись в дальнем конце комнаты, а сама она, почти исчезнув в надувном кресле, положила ноги в одних чулках на высокую кушетку.
— Ты знаешь, Мэри, тебе следовало усыновить умственно отсталого ребенка много лет назад. Провалиться мне на месте, как ты изменилась! Я никогда не мог обойтись без тебя, но, признаюсь, мне гораздо интереснее работать с тобой сейчас. Я никогда не думал, что наступит день, когда я скажу, что я просто получаю удовольствие от твоего общества, старая ты крыса! Думаю, что ты все это держала внутри и никогда не решалась показать. И не стыдно тебе, дорогая?
Она вздохнула:
— Возможно. Но знаешь, Арчи, все происходит в свое время. Встреть я Тима в молодые годы, я бы им никогда не заинтересовалась. Некоторым нужна чуть не вся жизнь, чтобы, наконец, пробудиться.
Он закурил сигару и с удовольствием попыхивал ею.
— Мы были так заняты, что я даже не смог тебя спросить, что же произошло в прошлую пятницу? Его мать умерла?
— Да. Было ужасно, — она содрогнулась. — Я увезла Тима и его отца в мой коттедж в прошлое воскресенье и оставила их там. Собираюсь поехать к ним сегодня вечером. Надеюсь, что все в порядке, потому что иначе они позвонили бы мне. Тим еще не осознал того, что случилось. Он знает, что его мать умерла, но он еще не начал тосковать о ней. Рон говорит, что он справится с этим быстро, и я надеюсь, что так и будет. Мне жаль Рона. Его дочь устроила сцену, когда я приехала за Тимом в пятницу.
— Да?
— Да, — Мэри встала и подошла к бару. — Выпьешь бренди или что-нибудь другое?
— После китайской еды? Нет, спасибо. Вот если чашечку чая, то пожалуйста.
Он следил за тем, как она зашла за стойку бара и направилась к раковине и маленькой плите.
— А что за сцена?
Ее голова склонилась над чайником.
— Даже неловко говорить. Отвратительная сцена, лучше не вспоминать об этом. Она… О, в общем, неважно…
Послышалось звяканье чашек.
— Она — что? Давай, Мэри, выкладывай! Ее глаза смотрели на него с вызовом и уязвленной гордостью.
— Она намекала, что Тим — мой любовник.
— Вот говно собачье! — он откинул голову и расхохотался. — Ну и сказанула! Я бы ей выдал, если бы она при мне такое сморозила.
Он с трудом встал, подошел к стойке бара и облокотился на нее.
— Не позволяй себе расстраиваться, Мэри. Ну, должно быть, и дерьмо эта девка!
— Да нет, она не дерьмо. Она за такого замуж вышла, и он ее превращает в дерьмо. Я, честно говоря, думаю, она просто повторяет, как попугай, то, что шепчет ей в ухо эта семейка. Вообще-то она очень привязана к Тиму и старается его оберегать.
Она наклонилась, ее голова исчезла за стойкой бара, и слова долетали приглушенно:
— Видишь ли, они все думали, что я гораздо старше, чем я есть, поэтому, когда я приехала за Тимом, для них всех это был просто шок.
— Почему это они вообразили, что ты стара?
— Тим сказал им, что у меня седые волосы и он решил, что я старая, по-настоящему старая. Он сказал им это.
— Но разве ты с ними не встречалась до того, как умерла мать? Не похоже на тебя, Мэри, пытаться идти окольными путями! Почему ты не исправила этого заблуждения?
Она сильно покраснела.
— Я честно не знаю, почему я не представилась его родителям. Если я и побаивалась, что они пресекут мою дружбу с Тимом, если узнают мой возраст, уверяю тебя, эти страхи были подсознательными. Я знала, что Тиму со мной ничто не угрожает. Я очень любила, когда он рассказывал мне о своей семье и, думаю, как-то откладывала эту встречу, потому что боялась, что они окажутся совсем не такими, как говорил Тим.
Он протянул руку через стойку и похлопал ее по плечу.
— Ну не огорчайся. Ты говорила, что сестра Тима очень привязана к нему?
— Да и Тим к ней. Все было хорошо, пока она не вышла замуж. Ему казалось, что она его бросила, хотя я и пыталась все ему разъяснить. Из того, что он говорил, я поняла, что она разумная, здравомыслящая и добрая девушка. Блестящего ума. Странно, правда?
— Не знаю. А что ты сделала?
Опять она опустила голову.
— Я была в отчаянии. Я даже плакала. Можешь меня представить плачущей?! — она подняла голову и попыталась улыбнуться. — Не хватает воображения, не так ли? — Затем она вздохнула. Ее лицо было задумчивым и грустным.
— Но за последнее время я немало поплакала, Арчи, немало. Наверстала упущенное.
— Да, представить себе трудно. Тем не менее, мы должны плакать время от времени. Я и сам плакал, — признался он величественно.
Она вздохнула с облегчением:
— Ох, Арчи…
Он следил за тем, как она разливает чай, во взгляде его читалось сочувствие. Какой удар для ее гордости, думал он, когда такой прекрасный душевный порыв истолковывают так примитивно и оскорбительно. Для нее ведь сама мысль о физической стороне их отношений унижала ее достоинство, она была монашка в душе. Она вела странную, одинокую, отделенную от остального мира жизнь. Мы то, что мы есть, думал он, и что сделали из нас обстоятельства.
— Спасибо, дорогая, — сказал он, беря чай. Вернувшись в кресло у окна, он заговорил: — Я хотел бы встретиться с Тимом, если можно, Мэри.